Не знаю, кто я, если не знаю, чья я

Иногда мы устаем танцевать. Просто устаем. Вокруг не тех людей, не под свою музыку. Приходим домой, снимаем пуанты и зашвыриваем их в дальний угол. Смотрим на свои стертые в хлам ноги и спрашиваем себя: а оно того стоило? Ну вот все эти ритуальные танцы с бубнами вокруг чужого эго?

Чтобы – что?

Мне не нравятся люди, к которым нужен особый подход. Нет, себе они могут казаться сложными и загадочными сколько угодно, но лично мне интереснее проходить IQ-тесты на телефоне в метро по дороге на работу, чем думать, а не крива ли для некоторых моя кобыла.

Истина проста: чем меньше в любви и дружбе сложностей, тем больше в них дружбы и любви. Отношения – это не полигон для отработки тактических решений, и уж тем более – не место для захоронения эмоциональных отходов. Я понимаю, что куда-то нужно девать усталость и злость, но давайте учиться не тащить к себе домой незавершенные гештальты.

Самое страшное – это то, что в общих чертах можно охарактеризовать как чувство ненужности. Каждый его хоть однажды испытывал, каждый знает, насколько это паршиво. Когда ты несешь человеку все, что собрал за долгие годы, – ласку, нежность, любовь, верность и преданность. Песенки в ванной по утрам, горячие ужины. А в ответ встречаешь холодное: “Спасибо, я наелся, я сыт по горло”.

Ехал грека через реку.

Раку было наплевать.

Можно сколько угодно ждать похвалы от отца, надеяться на признание матери. Верить в то, что медали и ленточки не важны, что не в деньгах, брат, сила. Только запала хватает на две затяжки, на каких-нибудь полстакана, на полпесни из музыкального автомата, неделю в августе.

За соседним столиком смеются и поют караоке.

Таксист на обратной дороге молчит и курит.

Обрастая ответственностью, как дно корабля – рыбами-прилипалами, мы приучаем себя говорить мало, уходить быстро. Признавать за счастье случайное, боготворить пустяки. Так, когда-то Хемингуэй поспорил, что напишет рассказ из шести слов, и от него будет хотеться плакать. Написал: “Продаются: детские ботиночки, неношеные”.

Мир рыдал.

Я встаю слишком рано, чтобы синяки под глазами не шли кругами, обожаю коньяк по пятницам. Без страха хожу по крышам, но мертвой хваткой цепляюсь за Сашину руку, когда тот собирается всего лишь выйти на балкон покурить. У Веры Павловой было об этом отлично сказано: “Не знаю, кто я, если не знаю, чья я”.
У мужиков то же самое: все бессмысленно, если не знаешь, ради кого.

По утрам в этом городе пахнет хлебом и свежими булочками. Дворники заметают следы, мусоровозы отвозят на свалку драмы. Баба Люся ест семечки, обсуждает на лавке нравы. Кто-то уходит в отпуск, а кто-то приходит в себя после долгой зимы, которая длится в этой стране девять месяцев.

Незнакомые люди пишут мне хорошие слова в личные сообщения, и некоторые пожелания доброй недели звучат как “It’s a beautiful day” Тима Макморриса. Как я уже говорила, мы всегда гораздо ближе друг (к) другу, чем кажется. Просто потому, что две ноги, две руки, два килограмма лишнего веса, четыре года лишнего опыта, три невыполненных обещания самим себе и одна слепая, детская, непоколебимая вера в то, что в итоге все обернется наилучшим образом.

Просто сначала нужно сходить в баню, выбить из себя дурь дубовым веником, начать читать книгу, которую давно хотела, но всё никак; позвонить и наконец-то услышать голос того, с кем вы долго общались только в деловой переписке, – ведь вдруг может выясниться, что тот совершенно роскошно грассирует “р” и чудесно смеется. А разве мы настолько богаты, чтобы упускать радость подобных деталей?

В который раз убеждаюсь и никогда не устану это повторять: люди интереснее букв, сегодня важнее вчера, а завтра само о себе позаботится. Это лето уже надкушено, и сок течет по рукам.

Может быть, самое время стать свободными не от, а для?..